9 апреля Марика гостила у родственников в Тбилиси, которые не пустили её на демонстрацию за независимость Грузии. На многотысячном митинге Патриарх Илия II, зная, что готовится силовой разгон, призывал людей разойтись, но его не послушали. В город ввели части Советской Армии, военные разогнали митингующих, применяя отравляющий газ и снайперские лопатки. Погибло около двадцати участников митинга.
На следующее утро Марика отправилась на место трагедии: «На стенах домов были надписи: «Коммунисты — убийцы». Люди приносили свои партийные билеты, рвали и сжигали их. Это было опасно. Я осознавала, что меня могут посадить и выгнать отца с работы, но я тоже бросила в кучу свой партийный билет.
На 40-й день я первый раз пошла в церковь, чтобы поставить свечки за убитых на митинге. Случайно попала на песнопение и была удивлена: «Вау! Как красиво!» В церкви одновременно шла служба на четырёх языках: грузинском, русском, абхазском и греческом. В русском хоре пело пятнадцать человек, а в грузинском только трое. Сзади меня грузинки обсуждали это: «Наш патриотизм только на словах…» Услышав эти слова, я сразу поднялась наверх в хор и сказала: «Я могу петь, хочу петь с вами». Меня с радостью взяли».
Во время грузино-абхазской войны семья Марики не смогла вовремя выехать из Сухуми. На её руках от инфаркта умирает отец. Вместе со своей мамой, сестрой и подругой Марика перебралась в Тбилиси, где малознакомые люди, пожалев беженцев, пустили их жить в свою пустую квартиру.
Однажды в городе Марика случайно столкнулась с батюшкой из сухумской церкви, в которой раньше пела: «Он понял, как мне плохо, объявил в своей церкви, что нужна помощь семье беженцев, узнал мой адрес и стал постоянно приходить — приносить еду и вещи. Принёс нам на шестнадцатый этаж на своей спине шесть стульев. Это был самый настоящий батюшка.
Батюшка попросил меня сделать одну единственную вещь — один раз придти в церковь и постоять в хоре. Два месяца я стояла в хоре, но не пела. Через два месяца мне захотелось петь, я спела одну фразу и разрыдалась. «Что ты поешь?! У тебя вся жизнь рухнула, а ты поёшь!» — подумала я. Со мной плакал весь хор, плакала вся церковь, остановилась служба, вышел батюшка и обнял меня. Я выплакала своё горе раз и навсегда и начала новую жизнь».