От пандемии и мер борьбы с ней работающие в России трудовые мигранты страдают сильнее местных жителей: доход потерять проще, своего жилья нет, на помощь государства рассчитывать вряд ли приходится. Би-би-си выяснила, как выживают мигранты в Москве в условиях карантина.
«Я всегда боялась остаться без работы. Ужасно, когда не можешь заплатить за квартиру, детей отправляешь в Кыргызстан, чтобы опять не видеться с ними годами. Чувство вины, чувство, что ничего не можешь. Даже обручальное кольцо я сдала в ломбард, не возьмешь обратно», — вздыхает Гулиза. Без работы они с мужем сидят уже два месяца. Квартиру оплачивать стало нечем, и, заняв денег у знакомых, они переехали к землякам в хрущевку. Хозяева, семья с тремя детьми, выручают, как могут, предложили «кушать вместе»: куриный бульон рассчитывают теперь на семерых, из нехитрых ингредиентов пекут киргизские лепешки боорсаки.
От безработицы в Бишкеке 23-летняя выпускница юридической академии Гулиза бежала на заработки в Москву во время самого сытого времени современной России — заката эпохи нулевых с трехзначными ценами на нефть. Одной в другую страну ехать было проще, поэтому муж с трехлетним сыном Ураном остались в Кыргызстане, а Гулиза на первое время устроилась работать продавщицей.
«Когда началась миграция, многие уезжали и за полгода нормальные деньги зарабатывали, — вспоминает она. — Я думала, что сюда приеду на шесть месяцев максимум». Но целый год ушел на то, чтобы найти работу и немного скопить денег. Через год приехал муж, но сына брать с собой было финансово рискованно, и Уран остался с бабушкой на озере Иссык-Куль. Только через 12 лет, уже подростком, родители перевезут Урана в Москву учиться в девятом классе, но учеба в московской школе продлится всего полгода.
Последние полтора года, находясь в декрете с самой младшей дочерью, Гулиза бесплатно консультировала мигрантов по юридическим вопросам, изредка ее могли отблагодарить рублем, а переводчиком в судах можно было заработать на проезд. Долгожданная, хоть и почти неоплачиваемая, работа мечты прервалась в конце марта вместе с закрытием судов.
Ее муж развозил хлеб и зарабатывал на всю семью, но, работая без трудового договора, к началу пандемии зарплату за три месяца так и не получил. Юридическое образование жены 150 тысяч рублей вернуть не помогло. Раз договора нет, то и деньги спрашивать не у кого.
Уехать нельзя, остаться
Несколько раз в самом начале своей тринадцатилетней иммиграции Гулиза временно возвращалась домой: говорит, что не выдерживала дискриминации по отношению к себе. Но оставаться долго на родине не могла, работы в Бишкеке не было. Гулиза терпела оскорбления, боялась полицейских, видела, как боятся другие мигранты. «Мы выросли с русскими, поэтому я не умела делить на нации — русский, узбек или киргиз. Я это осознала, когда приехала в Москву только. Это было действительно очень больно — осознавать, что тебя не принимают за человека, за личность», — вспоминает она.
Именно это подтолкнуло юриста из Бишкека продолжить образование и изучить теперь уже законы Российской Федерации, чтобы уметь за себя постоять в чужой стране. Работая по ночам кассиршей в супермаркете, а днем изучая право, через три года она получила диплом магистра юриспруденции. «Сейчас агрессии меньше стало. Десять лет назад и сейчас — разница колоссальная просто», — уточняет Гулиза, шурша пальцами в одноразовых перчатках.
Мы заходим в офис юриста Валентины Чупик, где оказывают бесплатную поддержку трудовым мигрантам. Тут Гулиза волонтерит, отвечает на звонки заболевших коронавирусом мигрантов, тех, кто остался без зарплаты или попал в полицейский участок. В офисе оживленно: в одной комнате курьер забирает подарки для детей на праздник Ураза-байрам, в другой юристы собирают продуктовые наборы заболевшим Covid-19 и многодетным. Сюда же приходят те, кому не выплатили зарплату. Тем, кто пытается вылететь домой на чартерных рейсах, юристы советуют обратиться за помощью в посольства.
В середине марта страны ближнего зарубежья стали закрывать границы на въезд, чтобы остановить эпидемию. Узбекистан закрыл авиасообщение 16 марта, Таджикистан — 20-го, а в аэропортах крупных городов России остались ждать рейсов граждане этих стран, которых карантин застиг врасплох. Тогда же мигрантам, застрявшим в России, указом президента Владимира Путина разрешили не оплачивать 5350 рублей за рабочий патент ежемесячно, а вместе с регистрацией продлевать свои документы на 93 дня с момента истечения срока их годности. Так на время карантина было легализовано пребывание иностранных граждан в стране. Но не все мигранты знают об этом, и часто их все равно вынуждают оплачивать патент, несмотря на президентский указ.
Однако на родину люди все равно рвутся, чем охотно пользуются мошенники. В начале июня посольство Таджикистана в России опубликовало призыв не верить тем, кто продает билеты на автобусы, на которых якобы можно пересечь границу.
Те же, кого с помощью посольств чартерными рейсами возвращают из России на родину, не сразу оказываются дома. Всех прилетевших помещают в 14-дневный карантин в специальные лагеря, построенные из контейнеров. Местные издания сообщают, что в лагерях не всегда хорошие условия, и часто у людей нет самого необходимого — питьевой воды, лекарств.
Режим самосохранения
Деньги, заработанные в России, остаются важной частью благосостояния граждан стран Центральной Азии. По данным российского Центробанка, только в первом квартале прошлого года общий объем денежных переводов из России в Узбекистан составил 818,354 млн долларов, в Таджикистан — 462 с половиной млн долларов, а в Кыргызстан — 453,344 млн долларов. По подсчетам узбекистанского агентства по вопросам внешней трудовой миграции, более 7% населения страны — трудовые мигранты: они зарабатывают 10% ВВП страны. Два миллиона из них работают в России.
Эпидемия и меры борьбы с ней все резко изменили.
Согласно мониторингу экономической ситуации Центра региональных исследований РАНХиГС, 54% наемных работников-мигрантов потеряли работу или были отправлены в неоплачиваемый отпуск. Все источники дохода потеряли 32% мигрантов — против 17% участвовавших в исследовании россиян.
Работа Олимжона стала ненужной с приходом эпидемии: он перевозил мигрантов через границу, а с середины марта сидит без работы. Если раньше он помогал семье, оставшейся в Узбекистане, то теперь, наоборот, они шлют ему деньги.
«В Узбекистане больных уже мало. Там уже и вокзалы открыли, и машины ходят — все работает, там уже можно зарабатывать, — пересказывает Олимжон рассказы родственников, которые остались на родине. — Я хотел домой уехать — границы закрыты, билет никак не купить. Посольство говорит, что 70 тысяч человек уже на чартеры записаны — если мы сейчас запишемся, уж не знаю, когда улететь сможем — на следующий год, наверное».
Почти все знакомые Олимжона в Москве тоже оказались без работы.
24-летний Шахзот живет в Подмосковье; до начала эпидемии зарабатывал тем, что развозил детское питание в детсады. Когда в конце марта их закрыли на карантин, Шахзоту предложили уйти в отпуск за свой счет или уволиться. Он выбрал второе. Шахзот — кормилец семьи, его мама сидит дома с маленькими сестрами. Все они живут в Подмосковье с 2015 года. Здесь же, в России, Шахзот выучился на сварщика, и во время карантина попытался устроиться по этой специальности.
«Они убедились, что я могу работать, швы проверили, говорят — ты нам подходишь, давай документы, — рассказывает он. — Я достаю зеленый паспорт и патент, а они такие — ой, а у нас только гражданам РФ. И все, у меня и желание пропало спрашивать про работу. Может, пойду на рынки, типа Садовода, когда они откроются. Думаю, продавцом возьмут, у меня хороший русский».
Светлана впервые приехала из Молдовы на заработки еще в 1999 году. Сначала работала на рынках, потом домработницей и няней, обеспечивая себя, дочку и маму с братом, которые остались в дома. 28 марта она ушла с этой работы: говорит, что слишком много с нее стали требовать за те же деньги. А через два дня в Москве ввели меры самоизоляции.
Система пропусков для выхода из дома сильно усложнила жизнь Светлане. Ей предлагали поработать уборщицей в хостеле, но в последний момент она отказалась — испугалась, что без пропуска ее на улице оштрафуют: за уборку она получила бы 500-600 рублей, а штраф за нарушение самоизоляции — от 15 до 40 тысяч. Муж — строитель — рабочий пропуск тоже получить не может, так как работает нелегально.
Пока Светлана с мужем живут в съемной комнате за 22 тысячи в месяц. В другой комнате раньше жил сосед из Саратова. Деньги у него тоже кончились. «Нашел заброшенную стройку и живет там, предложил нас приютить, если у нас совсем все плохо будет. Но там нет электричества, ничего нет», — рассказывает Светлана.
Право на помощь
Согласно исследованию РАНХиГС, мигранты в России подвергаются большему эпидемиологическому риску. В помещениях, где живут трудовые мигранты, в среднем находится в два раза больше людей, чем в квартирах россиян. Многие снимают не отдельные квартиры, а комнаты или койко-места в общежитиях — так дешевле. В апреле в таких общежитиях начались вспышки коронавируса, а их хозяева принялись вводить карантин самостоятельно, просто запирая людей внутри.
«Просто закрыть человека, не предупреждая, не говоря о том, что происходит — это неправомерно, даже если делается в благих целях, — говорит юрист и активистка Зарнигор Омониллаева: она участвует в волонтерской горячей линии для мигрантов, активисты привозят еду тем, кто заперт на карантин, помогают добиться приезда «скорой». — Не было сказано, сколько людей, никто не провел тесты, никто не успел запастись продуктами или доделать дела».
56-летняя Гульнара из Узбекистана уверена, что заразилась коронавирусом на работе. Она много лет работает в Подмосковье сиделкой. В апреле ее наняли ухаживать за пожилой супружеской парой: дочь пожилых людей была уверена, что у родителей грипп. На следующий же день старичка увезли на «скорой» и поставили диагноз «двухсторонняя пневмония». Через три дня у Гульнары поднялась температура. После компьютерной томографии легких ей сказали, что это коронавирус, хотя два теста-мазка пришли отрицательными. Женщина оставалась дома: по ее словам, «скорая» не стала забирать ее в больницу даже с высокой температурой, а чтобы узнать о лечении, пришлось звонить в Ташкент и общаться с врачом оттуда.
«Я себя лучше чувствую, но боюсь, что на работу выйду и осложнения начнутся», — волнуется Гульнара. За время болезни женщина выяснила, что медицинский полис, который мигранты обязаны покупать при оформлении патента, не покрывает никакой помощи.
«Полисы ДМС, которые выдают в [миграционном центре в] Сахарово, не принимаются в государственных поликлиниках и в большинстве частных клиник. То есть они не покрывают ничего и их принимают в одной-двух поликлиниках», — подтверждает юрист Зарнигор Омониллаева. При этом в случае именно коронавируса, по ее опыту, у мигрантов те же права, что и у россиян: «скорая» госпитализирует, в больнице лечат бесплатно. Активистка подсчитала, что за время работы горячей линии она помогла вызвать «скорую» 40 людям с симптомами пневмонии, которые на этой «скорой» уехали в больницу и получили помощь. «Мне, конечно, не все отзвонились потом, но я очень хочу верить что именно из тех, с кем я говорила, никто не умер», — рассказывает она.
«Будь честным, как русский»
У Гулизы трое детей: самая младшая дочь Джаркынай родилась в Москве три года назад. Когда у родителей начались проблемы с работой и деньгами, девочку вместе с 16-летним братом Ураном пришлось отправить к бабушке в Кыргызстан. Там же, с бабушкой, с рождения живет их родная сестра, восьмилетняя Малика. «Мы не видим детей годами, не видим, как они растут. Средняя дочка не понимает, кто такая мама. Она знает, но не понимает, — говорит Гулиза. — Мы с детьми никогда не были вместе, так, чтобы собраться всей семьей за столом. То один ребенок там остается, то муж поедет, я остаюсь, то я поеду. По whatsapp`у разговариваем, но это не то, конечно».
По киргизским обычаям забота о пожилых родителях ложится на плечи младшего ребенка в семье, ему же по наследству переходит родительский дом, а старшие дети должны построить свой.
Построить дом — одна из ключевых жизненных задач каждого киргиза, которая не каждому под силу и на которую может уйти вся жизнь. Найти работу, отдать кредиты, пережить пандемию, построить дом — и тогда можно будет вернуться на родину насовсем, со сдержанным оптимизмом планирует свое будущее 36-летняя Гулиза.
Оглядываясь на проходящих мимо москвичей, она задумчиво вспоминает свое советское детство: «Нам в детстве всегда говорили: русские очень честные, нехитрые, будь честным, как русский».
Перед публикацией статьи Гулизу снова позвали работать в суд. За работу переводчиком она получает 200 р в час. Муж Гулизы работу пока так и не нашел.
