Два года назад Алексей Бобровников покинул Украину из-за угроз. Они стали поступать в его адрес после начала журналистского расследования убийства в зоне АТО волонтера Андрея Галущенко (Эндрю). Алексей – украинский журналист, сценарист документальных фильмов. Сегодня он живет в Германии, но периодически приезжает в Грузию. Здесь теперь живут его родители и здесь, в Тбилиси, он презентует свою книгу «Крайности Грузии».
«Крайности Грузии» – это этнографический репортаж о древних языческих ритуалах и обрядах, сохранившихся в современной Грузии. Эта книга – путь длиной в 1221 километр, который автор преодолевает в поисках экзотических традиций, о которых еще не писал ни один другой журналист.
— Когда и как вы впервые приехали в Грузию?
— Это был 2005 год. Россия тогда начала вторую волну агрессии в новом тысячелетии после всех трагедий 89-го года, абхазско-осетинской оккупации и прочего. Предыдущие агрессивные действия были пережитками старой КГБшной эпохи, а новая КГБшная элита, пришедшая к власти, начала пробовать в тот момент на Грузии свои зубы и мускулы. Начался политический путинский прессинг. Роспотребнадзор во главе с неким Геннадием Онищенко начал рассказывать, якобы «Боржоми» разливают не в горных источниках, что минеральная вода – фейк, вино – фейк. Всю ту чушь, которую российская пропаганда с тех пор использует регулярно. Закрытие рынков для грузинских товаров, которое впервые случилось тогда, стало первым поводом посетить Грузию с группой журналистов. Мы приехали посмотреть, какая на самом деле ситуация с блокадой грузинских товаров, как это влияет на местный бизнес и как Грузия реагирует на это.
— А в какой момент родилась идея написать книгу-путеводитель о Грузии?
— Книгу я хотел написать давно. Процесс сбора материала начался с первого приезда в Грузию. Ни один из очерков, ни одна из поездок, которые случались со мной с 2005 года, – не были зря. Каждая из них была подготовительным этапом к завершению всего этого велосипедным путешествием в 2011-м.
Вообще, первая заметка, которую я написал о Грузии, была о том, как я не встретился с Бадри Патаркацишвили. В первый приезд хотел вывести на разговор о его деятельности. Помню, позвонил Борису Березовскому и попросил помочь связать меня с Бадри. Тот ответил, что ничего проще быть не может, поскольку сейчас он гуляет с ним по набережной Темзы. Тогда я впервые столкнулся с забавной кавказской манерой сказать нет, сказав да. Бадри сказал, мол, вы приезжайте, а там будет видно. Заметку я назвал «Праздник, который всегда».
Писал, думая где-то о хэмингуейевском Париже 30-х, потому что в Тбилиси много атмосферы, артистически наполненной всякими персонажами для летописи. Тогда еще хотелось сделать летопись о таких деятелях, которые не публичны, которые не в политике, но которые где-то или в городе, или в горах влияют на события и процессы. А влияют не всегда люди. Иногда это привычки, традиции, ритуалы. Они задают тон неким тектоническим процессам. Путешествуя по Грузии, я понял, насколько старые традиции остаются более значимым законом, чем изданные людьми или предложенные тысячи лет назад христианской церковью. Все эти «хэвис бери», «махшви», которые могут принять решения, разрешить конфликт или спровоцировать его, но которых мы не видим, создают климат. В том числе политический. Это все в подтексте книги.
— Книга абсолютно аполитична…
— Я в принципе не люблю политику, которая на поверхности, в телевизоре. Не смотрю его. Делая книжку аполитической, я не подразумевал тогда, что в Грузии вскоре сменится правящая элита. Не знал, что презентация книги пройдет, когда у власти будут люди не партии «Националов», а «Мечты». Я не закладывал специально политические риски в книгу. Это ведь равно политическим прибылям. Мне было важно, чтобы она существовала вне времени, вне политических элит, вне телевизионной сиюминутной картинки. Мне были интересны те ритуалы и обряды, которые остаются за кадром, но создают погоду. Как парк «Мтирала» в Аджарии. Плачущая гора, которая формирует микроклимат на маленьком участке суши, превращая ее в самую тропическую зону всей бывшей советской империи. С людьми так же. Смесь менталитетов христианского и дохристианского создает погоду, о которой ты ничего не узнаешь, если будешь просто смотреть за сменами элит, за сменами фигур на верхушке этих политических процессов. На мой взгляд, все происходит внутри, в горах в том числе. И многое из ритуального отвечает на вопрос, почему какие-то вещи приживаются, а какие-то нет. Почему какие-то последние пройдохи могут приходить к власти, используя определенные послания, играя на струнах, которые не всегда чувствует и понимает человек, живущий не в Грузии.
— Как начиналось путешествие?
— Я начал дорогу летом 2011-го. Это был момент, когда стало понятно, что в Украине власть у Януковича – самого открытого пророссийского среди президентов. Если не самого коррумпированного, то неприкрыто про-ФСБшного деятеля моей страны. Было понятно, что свободной журналистики становится все меньше. Мы как раз с моей группой с успехом закончили ряд масштабных документальных проектов. И я понял, что не хочу впрягаться в новые проекты с учетом изменившейся украинской реальности, где над телевидением, журналистикой все больше довлеет кремлевская рука. И я решил уйти из политики совсем и сделать книгу, которую жестко не планировал.
К тому моменту я знал о существовании обряда «цацлоба» или «сцорпроба», о котором в романтизированной форме писал Михаил Джавахишвили в «Белом воротнике». Об институте «махшви», решающем вопрос с вендеттами, которые продолжают раздирать сванские семьи, приводя к трагедиям. Это та тектоника горных отношений, психологии, которая влияет на будущее и настоящее. Обладая этой информацией, я начал думать о том, что готов к путешествию. Готов проверять факты, легенды, сверять истории из 19-го века с современной реальностью. Я ехал за смесью христианства, язычества и грузинского менталитета.
— Принято считать, что горные люди достаточно суровы и закрыты. Как они реагировали на иностранца на велосипеде, который пишет книгу?
— Они были в чем-то очень сложными, но это не было связано с велосипедом. Это было так в принципе. В целом, велосипед очень помог избежать грузинского бесконечного застолья. Книга, будучи этнографическим репортажем и где-то немного исследованием, она и путеводитель, предлагающий конкретные маршруты, реальные для воплощения. Любой комфорт лишает ощущения дороги, которую ты преодолеваешь. А без преодоления очень сложно увязать все это в одну идею путешествия. Большинство местных знали Джумбера Лежава, который совершал кругосветное путешествие на велосипеде. Грузины, зная историю своего соотечественника, смотрели на меня и думали: «А, он как Лежава, только с той стороны!»
— До начала путешествия у вас были представления о грузинских горцах? Реальность совпала с ожиданиями?
— Мои ожидания состояли в сохранении эффекта неожиданности. Одна из причин выбора маршрута – интересно увидеть как можно больше сюрпризов. Их было огромное количество. Тактика ехать за неизведанным оправдала себя. Я ничего не знал об обряде «личанишоба» и не представлял себе, что в Сванети есть церковь, в которую не допускаются священники. Она создана с элементами языческих ритуалов. Одна из деталей – дверь, обитая подковами. Я использовал это как обложку украинской версии книги. Потому что в этой двери больше всего сохранилось ощущение, которое я физически хотел передать читателю. Ощущение некоего сундука сокровищ, который нужно открыть, чтобы увидеть и что-то увлекательное, и страшное одновременно. Это должно было быть похоже на «сундук мертвеца». Хотелось стивенсоновской логики в дизайне книги. Поэтому я попросил своего друга Кобу Самхарадзе стать иллюстратором книги. Он рисовал в идеальной, нужной мне стилистике. Второй подзаголовок книги «В поиске сокровищ Страны волков». Хотелось передать атмосферу сундука с артефактами.
— В книге несколько страниц посвящено «августовской войне», где описывается, как вы живете в информационном вакууме, получая новости лишь по названному вами принципу ОБС («Один Батоно Сказал»). Насколько сложно было оказаться в чужой стране в военное время?
— До того, как я оказался в Грузии, в преддверии короткой кровавой войны 2008 года, мы со съемочной группой работали в Волгограде. Занимались расследованием различных международных криминальных схем в фармацевтическом бизнесе. Через Волгоград в ночь посреди июля 2008 года шли колонны военной российской техники на Кавказ. Весь город говорил об этом. Подтягивание сил Российской Федерации к грузинским границам не афишировалось в прессе. Происходило все под предлогом проведения масштабных военных учений. Но это был первый сигнал, которые уже знающие специфику российской политики на Кавказе люди приняли за тревожный. Для меня, как для человека, до того никогда не работавшего на войне, это мало что значило. Эти танки, которые шли на Кавказ, были для меня все еще танками, которые направлялись на учения.
Я оказался в Грузии за несколько дней до произошедшего. Ситуация в районе оккупированного Цхинвали и контролируемых сепаратистских анклавов стала нагнетаться. О возможности реальных военных действий еще никто из местных жителей не подозревал. Это все еще была игра нервов. И она обострилась, когда появились первые жертвы и случилась атака – со стороны оккупированной Осетии были обстреляны грузинские полицейские машины. Это произошло в канун начала военной операции в Цхинвали. В этот момент я достаточно беззаботно колесил на велике в сторону Аджарии. Новость о том, что началась реальная война, настигла нас уже на въезде в залитый дождем и все еще мирный и оставшийся, к счастью, мирным город Кобулети. Нам повезло не оказаться на велосипедах в Гори в те дни. Нас с бывшей женой спасло то, что мы задержались в нужное время в Тбилиси.
— В книге есть эпизод, где вы на террасе кафе на набережной Батуми наблюдаете за появившимися с противоположной стороны залива огнями. Вы предположили, что, вероятно, это БМП и БТР. «Через полсигареты они будут здесь…», — пишете вы. В тот момент вам было страшно?
— Было интересно. Когда мы лежали на крыше здания на подходах к порту в одну из последних ночей «августовской войны» вместе с грузинскими ребятами и слушали распространяемые сплетни о продолжении экспансии россиян, которые были в нескольких километрах в Поти, мы еще не боялись. Только ожидали новостей. Страх начал появляться годы спустя. Не было страшно даже когда мы с моей съемочной группой лежали под стволами милицейского подразделения «Беркут» в Крыму, которое несколько дней назад расстреливало наших активистов на «Майдане», а спустя несколько дней заняло подступы к Крыму, чтобы охранять его от потенциального украинского противодействия российской агрессии. Не было страшно даже тогда, когда нас клали под стволы беркутовцы. Это было отсутствие страха не от бесстрашности, а от неосведомленности. И неготовности. Не было страшно, когда спустя неделю нашу съемочную группу уже изменившие родине СБУшники, переметнувшиеся к ФСБ, но работавшие еще на две стороны, перебрасывали через забор военной части с колючей проволокой, чтобы мы могли уйти от аксеновских людей, от людей Гиркина, Патрушева и Путина в Крыму.
Только спустя годы, наверное, когда ты смотришь на всю цепь событий вместе, становится страшно. Окажись ты тогда в Поти, когда ты там не оказался под обстрелом… Или окажись в Крыму не в том месте, где тебе была оказана поддержка, а в месте, где был арестован Олег Сенцов… Только годы спустя, увидев российскую агрессию в полной фазе, начинает становиться страшно. Очень здорово, что мы еще не знали всего этого. Потому что иначе, наверно, было бы страшно. А когда страшно, невозможно работать, фиксировать что-то. Когда страшно, сложно сохранять трезвость рассудка. И я благодарен нашей неосведомленности на тот момент. Она позволила нам тогда оставаться наблюдателями.
— Похожи ли Грузия и Украина в чем-то еще кроме того, что обе страны стали жертвами одного агрессора?
— Я бы сравнил их в одном: и тут, и там существует политически очень иллюзорная и опасная привычка видеть в новых правителях или кандидатах добрых царей. И закрывать глаза на все плохое, находить оправдание, как многим кажется, мелким прегрешениям, простительным для достижения каких-то грандиозных задач национального строительства. Но на самом деле дьявол кроется в деталях. В нераскрытой серии убийств может быть больше вреда для государственности, чем в формальном следовании церковным канонам и ритуалам. Политика Украины в течение последних лет неожиданно начинает становится церковно-религиозной. Эта религиозность затмевает в информационном поле физически осязаемые проблемы, стоящие перед страной.
Так же и в Грузии. Как бы мы ни старались задекларировать свой выход из постимперского синдрома и независимость от трещащей по швам, к счастью, развалившейся империи, постимперские ожидания доброго царя остаются и у украинцев, и у грузин. Империя России строилась всегда на богоизбранности царя. У Грузии сейчас вера в доброго российского олигарха, который придет и даст денег, поднимет бизнес и улучшит благосостояние каждого. В Украине это вера в президента, снова использующего религиозную тематику в своей риторике, который лишь спекулирует. Вот эта тенденция пугает меня. И в нашем агрессоре, и в наших странах, казалось бы, вышедших из-под влияния имперской махины.
— Во всей этой истории чем книга стала для вас? Можно ли сказать, что она как-то изменила ваше мироощущение, открыла вас по-новому?
— Могу сказать, что в каждом фильме про войну, в каждой истории про войну, в каждой книге про войну есть всегда эпизод рефлексии, умиротворения и спокойствия. В величайшем, на мой взгляд, художественном фильме на тему войны «Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Копполы есть гениальная сцена. Группа американских солдат во Вьетнаме на границе с Камбоджой неожиданно ужинает с французскими колонистами, которые также пытаются защитить свою собственность. У них есть эпизод ужина с красным вином, со сценами любви и сценой медитации и рефлексии. Наверное, в моем собственном условном фильме про войну, в условном сценарии про войну, будучи свидетелем оккупации и агрессии, вот этот эпизод с написанием книги о Грузии был рефлексией, был тем самым ужином с красным вином в преддверии крупной драмы, которая вскоре должна случиться, и о которой мы еще на тот момент не догадываемся.
— Есть ли мысли о новой книге, возможно, о продолжении путешествия?
— Новая книга, которую я пишу, будет касаться тоже крайностей, но более опасных, криминальных, которые созданы теми участниками игры, что дестабилизируют политику на наших границах, создавая анклавы, где не до конца понятно, кто свой, а кто чужой.
Мой отъезд из Украины был спровоцирован созданием в стране «серых зон», анклавов грязного фронтового бизнеса. Когда-то нелегальная торговля с «серыми зонами» Абхазии и Осетии была очень бойкой, совершенно разные группы товаров уходили от финансового контроля и содействовали отмыванию криминальных денег. Я занимался последние годы освещением тех же событий в Украине. Грузия преодолела это после «Революции роз», анклавы этих «серых зон» прекратили иметь настолько огромное криминальное значение. Возможно, сохранилась какая-то финансовая активность, но это прекратило быть тем, во что оккупированные «серые зоны» Донбасса превратились сейчас. Попытки анализа именно этих украинских «серых зон», возможно, ретроспектива 90-х в Грузии. Что происходило под эгидой ФСБ с этими нелегальными торговыми операциями в Украине? Именно этому будет посвящена моя следующая книга. Она по- своему тоже о крайностях, но уже не об этнографических, культурных, географических или мифологических, какими дышит атмосфера древних традиций Кавказа, а о перенесенных в современную реальность и сохранившихся в ней. И создающих свою погоду.
Фото: Facebook/aleksei.bobrovnikov
