В июне суд признал структуры Алексея Навального экстремистскими организациями. Чтобы не подставлять сотрудников под уголовные дела, команде лидера оппозиции пришлось закрыть 39 штабов по всей России. Где сейчас бывшие сотрудники Навального и как складывается их жизнь, выясняла Би-би-си.
Всего в региональных штабах, по данным Би-би-си, работало около 180 человек, в Фонде борьбы с коррупцией (ФБК, внесен в России в реестр организаций, выполняющих функции иностранного агента) — около 30, в съемках «Навальный Live» — 15.
В эмиграции: «Живешь в чудесном месте и читаешь, как в России сажают людей»
«Когда я в первый день оказался за границей, мимо меня проехал патруль полиции, и я рефлекторно напрягся. А потом подумал, что уже не в России, могу не переживать. Чувство расслабления, которое я испытал, ни с чем не сравнить», — вспоминает в разговоре с Би-би-си Виталий Колесников.
Колесников приложил руку к знаменитым роликам-расследованиям Навального. Еще весной он работал в ФБК монтажером, пока не понял, что хочет немного отдохнуть от постоянной тревоги.
В 2019 году у Колесникова прошел обыск по делу об отмывании денег в фонде. Следователи изъяли у него 2 млн рублей наличными, оставшиеся от продажи квартиры. Деньги вернуть не удалось.
«Когда домой в Москве возвращался, я старался каждый день разными маршрутами передвигаться, вздрагивал от каждого громкого звука в доме, пристально смотрел на припаркованные машины у дома, подозрительных людей», — вспоминает Колесников. По его словам, он не чувствовал себя спокойно даже дома.
Поэтому он уехал — сначала надеялся, что только на несколько месяцев, чтобы поработать удаленно.
Но уже за границей Колесников узнал о требовании прокуратуры признать ФБК экстремистской организацией. И понял, что временная эмиграция становится постоянной, а из фонда пришла пора увольняться.
Самым болезненным для него было оставить в России четырехлетнюю дочку. Она живет с бывшей женой, и в обозримом будущем увидеться с ребенком он не сможет.
Зато Колесников нашел новую работу — говорит, что она интереснее предыдущей и более творческая. Он будет продюсировать видео, а не просто монтировать. На работу его взяли в связанную с политикой организацию (ее название Колесников не готов афишировать), так что ему не пришлось объясняться за работу у Навального.
Подобные истории корреспонденту Би-би-си рассказывали и другие сотрудники структур Навального. Но не всем из них повезло так же, как Колесникову.
Этой весной прежняя ведущая канала «Навальный Live» в YouTube Елизавета Любавина уехала за границу с молодым человеком Артемом Маневичем (пара познакомилась в редакции канала). Несколько месяцев они живут в Грузии. Сначала просто отдыхали от жизни в России, потом начали искать удаленную работу. Но деньги заканчиваются, а работа все не находится.
Они тоже уехали из России накануне признания ФБК экстремистской организацией. После январских митингов в защиту заключенного под стражу Навального на его сотрудников оказывалось давление, многие из них оказались под следствием.
В последние месяцы работы Любавина, по ее словам, чувствовала эмоциональное выгорание, и после отъезда из России ее «не отпустило»: «Когда ты внутри ситуации, ты как-то живешь. Надо работать — работаешь. А когда сидишь за границей и читаешь новости, они острее воспринимаются на контрасте с той нормальной жизнью, которую видишь за окном. Каждый раз, когда открываешь интернет, открываешь портал в ад».
«Когда ты на войне, переживать некогда и небезопасно, — рассказала Би-би-си психолог Mental Health Center Мария Звягинцева. — Включается шоковая реакция, которая отключает чувствительность, все ресурсы организма направлены на выживание. Но эмоции никуда не деваются, а как бы консервируются и выходят наружу, когда оказываешься в безопасности».
Схожие чувства испытывает бывшая коллега Любавиной по «Навальный Live» Александра Шапалина: «Ты живешь в чудесном месте и каждый день читаешь, как в России сажают людей, блогеров — всех».
В феврале после 36-часового задержания и допросов она отсиделась пару дней у родственников и зашла к родителям увидеться напоследок. Шапалина не сказала, что уезжает. «Но, мне кажется, они чувствовали, что мы некоторое время не увидимся, и очень грустно на меня смотрели», — вспоминает она.
Девушка вернулась домой посреди ночи, чтобы избежать обыска. Затем собрала чемодан, поехала в аэропорт и улетела первым рейсом в Стамбул. Оттуда перебралась в Одессу.
Теперь в этот самый чемодан помещается вся ее жизнь. Они с молодым человеком путешествуют, то и дело переезжая из одной открытой страны в другую, поэтому обрастать вещами им нельзя.
Сначала Шапалина работала на ФБК удаленно, но после присвоения фонду экстремистского статуса уволилась. Она решила не рисковать из-за возможного давления на ее родственников, как в случае отца директора ФБК Ивана Жданова.
К тому же Шапалина чувствовала изнеможение от своей работы: «Свою работу я безумно люблю и очень скучаю, но я поняла, что упускаю прекрасные вещи в мире, потому что мир состоит не только из репрессий и ужасов. А эта работа не предполагает разделения на рабочее и личное пространство и занимает все твое существо».
Как обустроить жизнь теперь, она пока не знает: «Я не чувствую себя в изгнании, я люблю путешествовать. Но в какой-то момент надо будет остановиться, и это непонятно: как где-то остаться, где искать постоянную работу».
Анастасия Панченко была координатором краснодарского штаба Навального до самого закрытия. Теперь она за границей с молодым человеком и двумя котами — тоже по причинам безопасности для себя и родственников.
«Я стала спать спокойно только после того, как ты границу пересекла», — написала Панченко ее мама.
Как и остальным, Панченко было тяжело расставаться с коллегами и волонтерами, которых она собирала «по крупинкам». Без нее им тяжелее организовать наблюдение на выборах.
«Почему нас было так много на наблюдении и на акциях? У нас были очень большие соцсети, централизованные», — объясняет Панченко. Соцсети штабов пришлось «заморозить» или удалить.
Бывший координатор штаба в Тамбове Диана Рудакова, наоборот, уверена, что усилия штаба и волонтеров были не напрасны.
«Люди, которые нас поддерживали, не испарились. Если сейчас кто-то рискнет организовывать хоть какие-то митинги, это прямой путь в СИЗО. Но я уверена, что нельзя заставить людей любить Путина, напугав их. Недовольство в любом случае выльется во что-то: в «Умное голосование», в наблюдение на выборах», — считает она.
Рудакова сейчас «в безопасном месте»: за границей или в России, она не раскрывает. После закрытия штаба активистка покинула дом и привычную жизнь, оказалась в разлуке с мужем. Но они надеются на воссоединение.
Под уголовными делами
Отдельные сотрудники расформированных структур Навального не могут ни уехать за границу, ни выдвинуться на выборы — они оказались фигурантами уголовных дел.
По «санитарному делу« после митинга 23 января в Москве обвиняются бывший глава московского штаба Навального Олег Степанов, бывший юрист ФБК Любовь Соболь, пресс-секретарь Навального Кира Ярмыш.
Во многих регионах после зимних протестов завели уголовные дела — о перекрытии улиц демонстрантами и нарушении коронавирусных ограничений. Фигурантами дел часто становятся экс-координаторы штабов.
В Нижнем Новгороде Романа Трегубова обвиняют в нарушении санитарно-эпидемиологических правил. Екатерина Остапенко из Владивостока обвиняется в приведении путей сообщения в негодность и вовлечении несовершеннолетних в преступную деятельность. Олега Емельянова из Казани обвиняют в уклонении от армии.
Алексей Шварц в Кургане стал обвиняемым после своего расследования о фальсификациях на выборах. Экс-глава штаба в Хабаровске Алексей Ворсин обвиняется по «дадинской» статье за неоднократные нарушения на митингах (Ильдар Дадин — первый осужденный по этой статье). Бывшего координатора штаба в Архангельске Андрея Боровикова в апреле приговорили к двум с половиной годам тюрьмы за репост клипа Rammstein (суд счел его порнографией).
В политике: «Последний шанс на выборы с хоть какой-то альтернативой»
Объявляя о закрытии штабов, возглавлявший их соратник Навального Леонид Волков пообещал, что это не конец политической борьбы. «Нет больше сети штабов Навального, но есть десятки мощных и крутых региональных политиков», — говорил он в апреле.
И действительно, некоторые бывшие активисты из штабов Навального решили выдвигаться на сентябрьские выборы и действовать в регионах — уже без бренда Навального.
«Делай что можешь — и будь что будет», — формулирует свой подход Ирина Фатьянова в разговоре с Би-би-си. Бывший координатор штаба в Петербурге выдвигается на выборы в городское заксобрание, несколько дней назад она открыла свой предвыборный штаб.
Весной был приняты поправки о запрете избираться людям, связанным с экстремисткими организациями — по сути власть лишила права баллотироваться всех, кто связан с Навальным.
Новая норма помешала выдвинуться на выборы Олегу Степанову — бывший координатор штаба в Москве проходит по «санитарному делу» и параллельно пытается вести кампанию на выборах в Госдуму. Он надеялся, что его выдвинет партия «Яблоко», но этого не произошло.
Избирательный счет Степанову открыть не позволили. Одним из аргументов избиркома были новые антиэкстремистские поправки. Команда кандидата обжалует это в суде, ведь решение о признании штабов экстремистскими организациями еще не вступило в силу.
По этой же причине отказалась от попытки избраться в Госдуму Любовь Соболь — она решила, что, продолжая кампанию, подвергает опасности волонтеров и жертвователей.
Ирина Фатьянова старалась не думать о том, как отреагируют на ее выдвижение: «Предугадывать, как поступит власть, неконструктивно, моя задача — отработать максимум со своей стороны».
Ситуация осложнялась тем, что региональное отделение «Яблока» рекомендовало ее кандидатуру, но съезд партии отклонил. Это значит, что ей придется собирать подписи избирателей. Хотя до 2021 года забракованные избиркомом подписи были самым популярным способом не пустить независимых кандидатов на выборы. Но Фатьянова продолжает кампанию — и 7 июля ее выдвижение зарегистрировали в избиркоме.
Она признает, что без большой организации, какой была сеть штабов Навального, вести кампанию гораздо сложнее. Закрыты раскрученные паблики под брендом штаба и нет мощного фандрайзинга, так что на кампанию пришлось открыть свой сбор, более скромный. Со 2 мая на кампанию Фатьяновой пожертвовали чуть меньше 400 тысяч рублей.
На что-то надо жить и ей самой, ведь больше нет зарплаты, которую до закрытия ей платил штаб. Пока Фатьянова ищет новую работу — надеется, по ее словам, найти место, где сможет не только зарабатывать на жизнь, но и делать что-то общественно полезное и успевать вести предвыборную кампанию.
На вопрос о бессмысленности усилий — ведь Фатьянову как сторонницу Навального наверняка попытаются снять с выборов — она отвечает рассказом о том, что наклеила себе на телефон надпись: «Ты либо оптимист, либо садист». Для нее это значит, что можно или настраиваться на хорошее, или мучить и себя, и других: «Можно уже сейчас сложить руки и ничего не делать. Но тогда мы приблизимся к темноте еще быстрее».
Такой же настрой у многих других бывших активистов штабов, которые после разгона структур Навального остались в политике.
«У меня не осталось в голове уголка аполитичности, за которым я могу спрятаться и спокойно наблюдать за мраком в нашей стране. Совесть не позволит», — объясняет Дмитрий Цибирев, бывший координатор в Саратове.
На этих выборах Цибирев выдвигается в городскую думу. И морально готовится к отказу избиркома, но это его не останавливает: «Создадим прецедент в Саратове, посмотрим, так ли меня боятся тут, как Олега Степанова в Москве».
В Перми на выборы в гордуму идет коалиция независимых кандидатов «Плюс один». Среди кандидатов — бывший координатор штаба Навального в Перми Сергей Ухов. Он, как и Фатьянова, старается не думать о том, чем ответит избирком: «Я делаю свое дело, соблюдая все законы, которые у нас в России напринимали. Никакой суд не доказал, что я связан с ФБК, и вообще, это решение суда еще не вступило в силу. Я просто веду кампанию».
С избирателями Ухов говорит о благоустройстве спальных районов и новых автобусных маршрутах. «Это последний шанс, чтобы в стране могли пройти выборы хоть с какой-то альтернативой. В ближайшей перспективе их больше не будет», — уверен он.
Чтобы поговорить с Би-би-си по телефону, Ухов выходит из подъезда многоэтажки — он занимается поквартирным обходом, знакомится с избирателями. Обходы квартир, встречи во дворах, раздача листовок — сторонники Навального обкатали все эти политтехнологии еще в 2013 году на выборах мэра Москвы, а потом на нескольких региональных кампаниях.
Помог нынешним кандидатам и опыт в других штабах. Например, в прошлом году Цибирев ездил в Новосибирск и координировал работу штаба Сергея Бойко — координатор новосибирского штаба Навального тогда избрался в городскую думу.
«То, что мы делали, это точно не впустую, — считает Цибирев. — Это позволило мне сделать персональную политическую карьеру. Появились региональные политики».
Так считают не все соратники Навального. Бывший координатор штаба в Белгороде Максим Климов на выборы не пошел. Это бессмысленно, все равно снимут, решил он. Климов и его единомышленники создают новое общественное движение под названием «Аполитичность губит».
«Штаб Навального — это же не название, а люди. Профессионалы, которые работали в штабе (расследователи, эсэмэмщики, операторы), как хотели бороться с коррупцией, так и продолжают этого хотеть», — рассуждает он. И пусть у них отняли бренд — возможность делать расследования по открытым источникам никуда не делась, полагает Климов.
Смысл нового движения — привлекать людей к политике через приземленные задачи: например, сменить управляющую компанию, чтобы в подъездах стало чище, говорит он: «Будем рассказывать, как работают выборы, что такое прямая демократия. Все наши проблемы — от того, что мы аполитичны».
Назад в обычную жизнь: «На престижную работу больше не устроишься»
Далеко не все бывшие сотрудники структур Навального решились на отъезд — и не все нашли силы и средства, чтобы остаться в политике. Некоторые попытались вернуться в обычную жизнь, но это оказалось непросто.
Как только прокуратура подала иск о признании структур Навального экстремистскими, бывший координатор штаба в Ростове-на-Дону Ксения Середкина поняла: это конец.
«У нас не было никаких надежд, что нас просто пугают и все обойдется, — вспоминает она. — Мы приняли экстренные меры, сразу начали «убивать» соцсети. Непонятно, что могли бы сделать с людьми, которые были подписаны или имели доступ к этим соцсетям. То, что создавалось годами, во что вложена душа, столько сил, моральных и физических, мы вынуждены были убить».
После плохих новостей из штаба в Ростове уволились все сотрудники. Середкина осталась одна. Рассторжением договора аренды помещения штаба и вывозом вещей занималась в одиночку. «Я понимаю, я не обижаюсь», — подчеркивает Середкина.
После закрытия штаба она приходила в себя дома в городе Ейске. Потом попыталась найти новую работу. Середкина в одиночку воспитывает дочь.
«Я устал, я ухожу, — грустно шутит она, вспоминая слова Ельцина. — Решила пойти на среднестатистическую работу, которая никак не закручена с политикой. Пришел, отработал и ушел».
Но на такой работе она почувствовала, что тяжело переключиться в повседневную жизнь: «На обычных работах работают люди совершенно оторванные от реальности. Я не считаю их плохими или глупыми, но мне сложно вариться в этой истории».
Середкина услышала на работе разговор о Беларуси — коллеги возмущались, что на хоккейном турнире в Латвии государственный флаг Беларуси заменили на флаг оппозиции. Тогда у нее, по ее словам, даже глаз задергался — ведь в штабе она привыкла, что ее окружают единомышленники, и перестроиться трудно.
«Делать долгое время что-то откровенно небезопасное можно только в компании единомышленников, разделяющих твои ценности, — комментирует психолог Звягинцева. — Собираться в стаи себе подобных — механизм, закрепленный эволюционно. Только благодаря этому люди выжили и захватили планету. Когда опасности становится много, возрастает важность «своей стаи», обостряется чувствительность к сигналам «свой-чужой». И если девушка оказывается среди людей, не разделяющих ее ценности, а реакция на это уже обострена, то оставаться с ними никак не возможно».
Сейчас Середкина снова безработная. Поняла, что не может жить вне политики, придумывает новый социально-политический проект: «Да, они разгромили штабы, но пока не придумали схему, как запретить людей. Условной гражданке Середкиной никто не может запретить писать жалобы в СКР на преступные действия чиновников и рассказывать об их воровстве».
Другого источника финансирования для проекта, кроме как пожертвования людей, она не видит.
Проблемы с поиском работы возникли и у бывшего видеооператора самарского штаба Максима Лавицкого. Когда штаба не стало, 19-летний Лавицкий переехал из Самары в другой город.
Ему, как и всем пережившим закрытие штаба, хотелось просто отдохнуть в другой атмосфере: «Штаб занимает очень много сил, ты живешь под постоянным давлением, что к тебе могут прийти силовики, задержать на улице».
На новом месте Лавицкий стал искать заработок. После пары собеседований он понял, что лучше прямо не говорить о бывшей работе: «Я это описываю как НКО с такими и такими обязанностями. Но когда доходит до вопроса «Это что, был штаб Навального?», люди меняются в лице», — рассказывает он.
Лавицкий пробовал найти работу в крупных сетевых магазинах, его кандидатуру несколько раз забраковала служба безопасности. Тогда Лавицкий попытался устроиться в какой-нибудь бар, где не было жесткой службы безопасности. Его взяли на испытательный срок только с шестой попытки.
«С одной стороны, я прекрасно могу понять владельцев баров. Сейчас связываться с людьми, которые даже просто работали в структуре [Навального], может быть небезопасно. С другой, я это не понимаю чисто с человеческой точки зрения. Взяли ли бы меня на работу после работы в «Единой России», в КПРФ? Наверно, да», — считает он.
«После штаба мало путей, особенно сейчас, — констатирует экс-глава самарского штаба Марина Евдокимова. — Мы когда в штабе работали, понимали риски, на которые шли — на престижную работу больше не устроишься. Это жертва безопасностью, карьерой».
25-летняя Евдокимова в отличие от Максима осталась дома в Самаре. Ей бы хотелось проводить расследования или работать на выборах — именно это она любит больше всего. Но политиков, чьи взгляды Евдокимова разделяла бы и которым искренне хотела бы помочь с избирательной кампанией, в Самаре нет.
«Тогда я подумала про журналистику, про сферу общепита. Мне не отказывали, но начинались разговоры: мол, ты же не будешь заниматься политической агитацией, «Умное голосование» продвигать? И ты осознаешь, что к твоему работодателю могут прийти из-за какого-нибудь твоего твита. Устроиться-то можно, но эта экзистенциальная проблема никуда не девается», — рассуждает она.
Евдокимова смирилась, что не получит работу, которая ей нравится. Но уверена, что обеспечить себя сможет — только на менее интересной и малооплачиваемой работе.
До конца апреля ее жизнью был штаб Навального, отнимающий все время и внимание. Сейчас жизнь состоит из поисков работы, сеансов у психотерапевта и медицинских процедур. Во время зимних протестов Евдокимова больше месяца провела под арестом, заболела, но в спецприемнике ей, по ее словам, не оказывали медицинской помощи. Она до сих пор восстанавливает здоровье.
«И еще я читаю очень много, — добавляет Евдокимова. — Когда 26 апреля нас закрыли, я пошла в библиотеку и взяла кучу книг, которые у меня не было времени читать, пока я работала в штабе».
Она ни о чем не жалеет и на будущее не загадывает: «Мне наши возрастные волонтеры говорили, что в 80-е никто не мог предполагать, что СССР скоро рухнет. Никогда нельзя жертвовать своими принципами ради респектабельной работы».
Би-би-си благодарит Алексея Яковлева за помощь в создании этой статьи.
