«Награбленное не возвращают». Почему дети ГУЛАГа до сих пор не могут выбраться из ссылки

Российское правительство и Госдума фактически отказываются предоставить жертвам сталинского террора квартиры в Москве и других крупных городах, где до репрессий жили их родители. Право вернуться домой по закону гарантировано им с 1991 года, но власти вопреки решению Конституционного суда и поддержке ООН предлагают детям ГУЛАГа дожидаться своей очереди наравне с льготниками. В среднем очередь на получение квартиры может длиться 20-30 лет.

Рассмотрение правительственного законопроекта в Госдуме запланировано на 26 ноября.

Когда Владимир Горобец бывает в Москве, заходит на Арбат — посмотреть на дом №38, где в квартире 12 жил когда-то отец.

«То, что у отца конфисковали — это «грабеж» называется. Ни за что, во-первых, арестовали, жизнь человеку поломали всю… Десять лет [отец] лес валил на благо нашей родины. [Во-вторых,] всего обобрали. То государство, когда было, ограбило его, а сейчас — вернуть? Награбленное, по-моему, не возвращают никогда», — говорит Горобец. Больше 10 лет он пытается вернуть эту квартиру своей семье.

Горобцу 64 года. Почти половину из них он прожил в месте ссылки своих родителей — поселке Язаевка, примерно в 200 километрах севернее Красноярска. Сейчас это крошечная, окруженная тайгой точка на берегу Енисея с парой сотен жителей. В конце 1950-х — начале 1960-х годов почти все небольшое население составляли осужденные, вспоминает сын ссыльных.

Родители Горобца познакомились там же — в Язаевке. Оба — ссыльные. Мама была родом из Львова. Она получила шесть лет лагерей и вечное поселение в глухом сибирском поселке за якобы участие в подпольных ячейках и распространение антисоветской литературы.

Отец — из Киевской области, но работал в Москве. До ареста занимал высокую должность в сфере продуктового снабжения и жил в квартире в самом центре города — на Арбате. В 1942 году Леонида Горобца арестовали по ложному доносу, рассказывает его сын. Написали его, по словам сына, сослуживцы Горобца, которых он поймал на воровстве продуктов.

«[Воры] ему предлагали, чтобы он им не мешал или способствовал в этом деле. Предлагали квартиры, золото, что хочешь — в 1942 году в Москве можно было хоть на что еды выменять. Он от этого предложения отказался, послал подальше. Утром пришли к нему — что на него написано заявление, что он саботажник, что он продовольствие продает», — вспоминает Владимир Горобец рассказ своего отца.

Дополнительную роль в его деле сыграли вещи соседа: в уплотненной квартире Горобца незадолго до обыска умер жилец одной из комнат. Новые ее хозяева выставили вещи покойного в коридор. Горобец-старший оставил их в своей комнате до того, как объявятся родственники. Во время обыска в этих вещах нашли фотографии состава Политбюро со впавшими к 1942-му году в немилость и репрессированными членами.

В мае 1943 года Леонида Горобца признали виновным по статье 58-10 УК РСФСР об агитации к подрыву советской власти и приговорили к высшей мере наказания. Казнь заменили на 10-летний срок в лагере и последующую ссылку в Красноярский край, где и родился сын Владимир.

Из квартиры на Арбате Горобец, согласно выписке из архивной домовой книги, был выписан в ноябре 1945 года «в связи с арестом».

«Выселения в СССР были составной частью политических репрессий», — писал в своем обращении к председателю Конституционного суда Валерию Зорькину глава общества «Мемориал» Ян Рачинский.

«Изъятые квартиры зачастую доставались сотрудникам репрессивных органов — так, в Москве за период с 17 августа 1937 года по 1 октября 1938 года из 6 887 комнат, опечатанных в домах райсоветов, 6 053 переданы НКВД и лишь 258 — в распоряжение Моссовета», — говорится в письме руководителя «Мемориала».

Кто вселился в квартиру Леонида Горобца после ареста — для его сына так и осталось тайной. Не знает Владимир и нынешних владельцев. «В интернете узнавал, кто там живет… Какие-то люди живут. Хотел туда зайти, пообщаться, но охрана не пустила просто-напросто», — вспоминает Горобец один из приездов в Москву.

В 2007 году он начал собирать бумаги, чтобы доказать свое право на возмещение московской квартиры и встать в очередь на получение жилплощади. В Москве срок ожидания в этой очереди в среднем составляет 25 лет.

«Не на получение надо ставить, а на возвращение жилья, — замечает Владимир Горобец. — Отец же когда-то стоял в очереди, когда-то ему давали это жилье за что-то? А сейчас оказывается, надо в очередь становиться».

Но даже встать в 25-летнюю очередь у мужчины до сих пор не получилось: московский департамент имущества и суды уже несколько лет раз за разом отказывают ему в этом праве.

Закон «О реабилитации жертв политических репрессий» 1991 года обязывает российские власти возместить ущерб тем, кто был отправлен в ссылку или лагеря ГУЛАГа, а также их родившимся в этих местах детям. Большинство из репрессированных уже умерли, и спустя почти 30 лет под действие закона попадают только дети ГУЛАГа. Они вправе вернуться на прежнее место жительства родителей и получить от государства жилье в счет того, которое их семьи утратили из-за репрессий.

Реализовать это право практически невозможно. В 2005 году Госдума передала регионам полномочия самим выдвигать условия, на которых бывшие политзеки могут вернуться домой. Самые жесткие требования выдвинула Москва: только чтобы попасть в общую очередь на социальное жилье, пострадавший от сталинского террора должен проживать в столице не менее 10 лет (в большинстве регионов для этого как минимум стали требовать прописку), не иметь собственной жилплощади и обладать статусом малоимущего, писал «Коммерсант».

Для большинства семей репрессированных закрыт путь к получению жилья. Фактически они остаются в ссылке уже более 70 лет. Именно так случилось с дочерьми трех москвичей, репрессированных в конце 1930-х — начале 1940-х годов.

Алиса Мейсснер из Кировской области, Евгения Шашева из Коми и Елизавета Михайлова из Владимирской области долгое время безуспешно судятся с московскими властями и в итоге дошли до Конституционного суда. С трибуны КС они рассказали судьям, как родились в спецпоселениях и ссылках, после того как имущество их родителей было отнято государством.

Алиса Мейсснер — из семьи немцев. До высылки ее мама вместе с родителями жила недалеко от Чистопрудного бульвара в центре Москвы. В 1941 году всех их выслали из столицы в Карагандинскую область.

Дед Алисы умер на новом месте через год, еще через два года двух его дочерей отправили на лесозаготовки в Кировскую область. До освобождения из спецпоселения дожила только одна из них — мама Алисы Мейсснер.

Сама она вот уже почти тридцать лет живет в поселке Рудничный в Кировской области — в конце 1980-х туда перевели на работу ее мужа. В 1991-м паре дали квартиру в общежитии, где 70-летняя женщина живет до сих пор. Квартиру захватывает расползающаяся по стенам черная плесень, да и место депрессивное — рядом с домом заброшенный детский сад, город полон зданий в руинах, на окраине — заброшенный рудник и кладбище немецких военнопленных.

Мейсснер пыталась продать квартиру за 90 тысяч рублей и переехать к дочери, чтобы экономить хотя бы на коммунальных расходах. Но желающих приобрести жилье не нашлось, рассказывает юрист, представитель жертв репрессий в Конституционном и других судах Григорий Вайпан. «Сейчас она пытается ее реприватизировать и уже задаром вернуть муниципалитету. Так не берут», — говорит он.

Раньше Алиса Мейсснер каждый год ездила в Москву, пользуясь правом репрессированных на льготный проезд. Посещала кладбища, где похоронены близкие. В интервью «Коммерсанту» она рассказывала, что однажды «набралась смелости и позвонила в дверь квартиры на улице Чаплыгина, чтобы своими глазами увидеть, откуда в 1941 году забрали ее родных. Но как только начала объяснять свою историю — дверь перед ней молча захлопнули».

Евгения Шашева — сверстница Мейсснер, ей 70 лет. Шашева родилась в спецпоселении для ссыльных в Коми.

Ее отец — из зажиточной купеческой семьи из Симбирска (сейчас — Ульяновск). В послереволюционные 1920-е годы предки Шашевой перебрались в Москву: дед устроился в Главное управление консервной промышленности, отец учился на биологическом факультете МГУ и работал биохимиком. В 1937 году обоих арестовали и обвинили в шпионаже на Японию.

Отцу Евгении Шашевой дали восемь лет лагерей в Ухтижемлаге в Коми, а после освобождения в 1946 году запретили возвращаться в Москву и «режимные местности». Там, на спецпоселении он встретил ее маму — бывшую узницу немецких трудовых лагерей, отправленную в советские лагеря по обвинению в работе на неприятеля.

Отец умер в 1987 году, так и жил там в окрестностях до смерти, рассказала Би-би-си Евгения. Сама она с семьей живет в поселке Нижний Одес, под Ухтой — в 100 км севернее того места, где отец отбывал наказание. «С начала ноября 2020 года в нашем посёлке уже третий медведь появился», — рассказывает Евгения.

О том, как сложилась судьба деда, Шашева узнала только в начале 2000-х, когда получила доступ к его делу в архиве. Он был расстрелян почти сразу после ареста и похоронен на Бутовском полигоне.

Елизавета Михайлова с двумя дочерьми живут в крошечном поселке на полустанке во Владимирской области — в комнате, которую они купили в половине старого деревянного дома.

Ее родители родом из Петербурга, но в последние годы перед высылкой жили в Москве. Отец сделал карьеру в химической промышленности. В 1937 году он пропал. Только через месяц после исчезновения семья узнала, что его арестовали по обвинению в участии в контрреволюционной организации.

Отца приговорили к восьми годам лагерей и отправили в Магадан. Он освободился в 1946-м с «волчьим билетом» на руках. Его жена уехала из Москвы и вместе они поселились в Молдавии, где появилась на свет дочь Елизавета.

Вскоре после ее рождения начались аресты «повторников» — тех, кто уже отсидел в лагерях. В 1949 году отца Елизаветы Михайловой вновь арестовали и отправили в ссылку в Красноярский край на 25 лет. Родные за ним не поехали: Елизавета и ее сестра постоянно болели и родители опасались, что жизни в Сибири дети не выдержат.

Спустя годы Елизавета Михайлова оказалась по делам в Москве. Шел 1990 год, она остановилась у здания КГБ на Лубянке и решила зайти внутрь.

«Так и сказала: «Времена сейчас другие, поэтому скажите мне, наконец, в чем был папа виноват? Почему мы всю жизнь так мучаемся?» Сотрудник все внимательно выслушал, записал данные и пошел разбираться, а когда вернулся, сказал: «Ваш папа ни в чем не виноват. Делайте справки о реабилитации. Скоро выйдет специальный закон, тогда вы получите право на квартиру в Москве и сможете вернуться». Я приехала, маме рассказала, она так радовалась, так надеялась…» — вспоминала Елизавета в разговоре с «Коммерсантом».

В 2019 году Конституционный суд (КС) по жалобам Мейсснер, Шашевой и Михайловой постановил изменить правила, препятствующие возвращению их в столицу. КС признал, что действующий механизм компенсации ущерба семьям жертв ГУЛАГа нарушает их права и возмещение вреда должно быть «возможно более полным».

Елизавета Михайлова пытается доказать московским судам право на компенсацию утраченного семьей московского жилья уже 18 лет. В 2004 году Хорошевский районный суд отказал ей, определив, что ее мать сама приняла решение уехать из Москвы к высланному мужу и поэтому не может считаться принудительно выселенной из-за репрессий.

На исход судебных слушаний не повлияло даже решение КС о необходимости пересмотреть действующий порядок возмещения изъятых когда-то квартир и позиция о том, что переезд в ссылку для воссоединения с репрессированным членом семьи не может считаться добровольным. Уже спустя семь месяцев после этого постановления, в июле 2020 года, Хорошевский районный суд вновь не признал факт вынужденного переселения, а в октябре эту позицию подтвердил Мосгорсуд.

«Сейчас мы продолжаем добиваться пересмотра судебных решений в пользу Михайловой, готовим кассационные жалобы», — говорит юрист Григорий Вайпан.

72-летняя женщина, живущая на половине малопригодного для существования деревянного дома во Владимирской области, — одна из нескольких сотен граждан, которые вправе претендовать на возмещение квартиры.

Потомок репрессированного Владимир Горобец также предпринял несколько неудачных попыток доказать в суде свое право на жилплощадь.

После того как КС постановил изменить порядок возмещения вреда, Горобец решил еще раз попытаться получить компенсацию. В августе 2020 года он подал в московский Департамент имущества документы на включение в очередь. Ответа до сих пор нет.

«В ноябре 2018 года он нам написал письмо: «Я пенсионер и живу на бывшей каторге моего отца, оставшийся без его поддержки с 2,5 лет… Придется доживать свой век на каторге и ссылке, несмотря ни на Конституцию, ни на законы. На таких, как мы, денег в государстве нет», — цитирует письмо Горобца юрист Вайпан.

По оценке главы думского комитета по жилищной политике Галины Хованской («Справедливая Россия»), добиться возмещения отобранного в годы репрессий жилья или компенсации за него сейчас пытаются не более 500 россиян. «Мы, когда прикидывали, думали, что будет 1 500 человек (Об этом ранее заявлял минстрой. — Би-би-си). Но мы сделали запросы и оказалось, что их гораздо меньше — тех, кто как-то себя проявлял, пытался встать на учет. В основном в Москве — 190 [обращений] и Санкт-Петербурге, немного в Нижнем Новгороде, есть в Краснодаре», — перечисляет депутат.

Исправлением закона о реабилитации жертв политических репрессий по указанию КС занялось министерство строительства России.

Представленный в апреле 2020 года документ получил более ста отрицательных отзывов и ни одного положительного на этапе общественного обсуждения. Среди тех, кто подверг его критике, были уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова, представитель правительства в КС Михаил Барщевский и специалисты Института законодательства и сравнительного правоведения, отмечал «Коммерсант».

Тем не менее разработанные минстроем поправки получили одобрение правительственной комиссии и в итоге попали на голосование в Госдуму.

Как следует из текста проекта, правительство предлагает внести в существующий закон фактически единственное изменение. Ранее регионы были вправе устанавливать для реабилитированных такие же правила, как и для любых очередников. Теперь в случае возвращения на прежнее место жительства власти должны обеспечить жильем реабилитированных граждан вне зависимости от срока, который они здесь прожили; того, каким имуществом они обладают и есть ли у них основания для признания нуждающимися в жилплощади, говорится в проекте.

Но на этом нововведения заканчиваются: по проекту правительства реабилитированные и их дети для возвращения домой должны, как и раньше, вставать в очередь. Ожидать получения квартиры им придется много лет (в Москве — около 30 лет) — «в порядке, предусмотренном субъектами Российской Федерации».

Сохранения принципа «общей очереди» для детей репрессированных означает, что большинство из тех, кто имеет на это право, жилья не дождутся, говорит представляющий интересы трех семей юрист Григорий Вайпан.

«Они умирают каждый день. Важный момент, который не все понимают: это невозобновляемая категория [претендентов на социальное жилье]. По статье 13 «Закона о реабилитации» право на жилье есть только у тех, кто был непосредственно репрессирован, и у их детей, если они родились в лагере или ссылке. У внуков, правнуков и так далее этого права нет», — объясняет он.

Незадолго до голосования в Госдуме стало известно, что представители ООН призвали российские власти в течение 2 лет предоставить детям репрессированных квартиры или компенсацию за незаконно отнятое жилье.

«Большинство из них — пожилые люди старше 70 лет. Многие живут в отдаленных районах и их бытовые условия варьируются от умеренно пригодных для жизни до ветхих, когда нет канализации, горячей воды и отопления», — говорится в письме спецдокладчиков ООН.

По мнению критиков проекта минстроя в России, жилье должно предоставляться жертвам политрепрессий в особом порядке: например, по отдельной очереди только для этой категории граждан или в конкретный срок.

В сентябре 2020 года депутаты-справедливороссы Галина Хованская и Сергей Миронов внесли в Госдуму альтернативный законопроект. По этим поправкам, жертвы репрессий в течение года после обращения должны получить выплаты из федерального бюджета на покупку или строительство жилья в тех городах, которые были вынуждены покинуть пострадавшие.

«[На рассмотрении проекта в комитете] говорили: у нас есть дети-сироты, инвалиды… Я сама за них борюсь, но это совершенно другой порядок. Это не улучшение жилищных условий. Это компенсация вреда, который был нанесен семьям», — объясняет Хованская.

Рассмотрение обоих законопроектов в Госдуме назначили на 26 ноября.

Профильный комитет по труду и соцполитике рекомендовал принять правительственные поправки и отклонить проект Хованской-Миронова.

«У тех, кто обращался в Конституционный суд, будет право [в него] еще раз обратиться», если правительственный законопроект, с их точки зрения, не соответствует позиции КС, добавил во время обсуждения депутат от «Единой России» Михаил Терентьев.

«Практически это — издевательство над людьми. Их поставят на очередь, они будут там стоять 25 лет. У нас столько не живут, — говорит Хованская. — Через год их уже будет не 600. Этих людей очень мало… Их… я не знаю… просто нужно пожалеть».

После того как КС в 2019 году велел изменить существующие правила, московский департамент имущества поставил двух из трех заявительниц на учет. Алиса Мейсснер оказалась в очереди на получение квартиры на 54 967 месте, а Евгения Шашева — на 54 846-м.

72-летней Елизаветы Михайловой в этой очереди нет.