Почему нагая статуя в честь «матери феминизма» так взволновала британцев

В Лондоне установили памятник в часть одной из первых феминисток Мэри Уолстонкрафт, жившей во второй половине XVIII века.

Скульптуру из посеребренной бронзы авторства признанной британской художницы Мэгги Хэмблинг открыли на этой неделе в небольшом парке на востоке города. Деньги на нее — 143 тысячи фунтов стерлингов — собирали 10 лет.

«Идеи [Мэри Уолстонкрафт] изменили мир. Нужна была отвага, чтобы бороться за права женщин и образование для всех, — заявила фемактивистка Би Роулатт, возглавившая кампанию по сбору средств. — Но после ее смерти при родах продолжительными усилиями женоненавистников ее наследие было похоронено. Сегодня мы наконец исправляем эту несправедливость».

Хэмблинг изобразила Уолстонкрафт в виде небольшой нагой женщины, поднимающейся из абстрактной серебряной массы, которая напоминает очертания женских тел. Таким образом, по словам художницы, она хотела почтить жизнь не только Уолстонкрафт, но и «каждой женщины».

Но многие британцы остались недовольны и даже разъярены наготой скульптуры, сочтя это неуважением и к самой Уолстонкрафт, и к той самой «каждой женщине».

Би-би-си рассказывает, кто такая Мэри Уолстонкрафт и почему памятник в ее честь получился не менее скандальным, чем ее жизнь.

Мэри Уолстонкрафт — одна из первых феминисток, известная не только своими философскими работами «В защиту прав женщин» и «Мысли о воспитании дочерей» о правах женщин на образование, но и яркой — для консервативной георгианской Англии — жизнью.

Мэри родилась в середине XVIII века на востоке Лондона в обеспеченной семье, но ее отец-пьяница растратил все семейное состояние. Мэри, как и ее мать, часто подвергалась насилию с его стороны и, в пору тогдашним представлениям о позиции женщины в обществе, росла без доступа к формальному образованию. Что, впрочем, не помешало ей выучиться самостоятельно и в возрасте 25 лет даже основать школу для девочек в Ньюингтон Грин — районе восточного Лондона, в котором два с половиной века спустя ей установят тот самый скандальный памятник.

Лишенная наследства (но не уважаемого социального статуса в британском обществе), в юные годы Уолстонкрафт скиталась по Британии, подрабатывая то компаньонкой для богатых дам, то гувернанткой для их отпрысков. Позже она вновь обосновалась в Лондоне, где устроилась работать обозревателем и переводчиком у либерального издателя Джозефа Джонсона, публиковавшего работы радикальных мыслителей того времени — Джозефа Пристли, Уильяма Годвина, Эрзама Дарвина, а также самой Уолстонкрафт. Джонсон в 1787 году опубликовал ее первый труд — «Мысли о воспитании дочерей», в котором она размышляла об образовании для девочек из зарождавшегося тогда в Британии среднего класса, а позже, в 1792-м, и ее самую знаменитую полемическую работу — «В защиту прав женщин».

В 1792-м, после болезненного разрыва с женатым художником Генри Фюзели, Уолстонкрафт, вдохновленная победой Великой французской революции, переехала в Париж, где примкнула к местным экспатам и поддерживала жирондистов. Там она завела роман с американским дипломатом Гилбертом Имлеем, и хотя они не состояли в браке, ради своей же безопасности в стране, где к власти как раз пришли якобинцы, зарегистрировалась при американском посольстве как его жена. Позже Мэри родила от Имлея свою первую дочь, и, брошенная им, вернулась в Лондон и дважды предпринимала попытку свести счеты с жизнью.

После второй неудавшейся попытки самоубийства Уолстонкрафт вновь начала писать и общаться с давним другом, издателем Джонсоном, а через него — с философом Уильямом Годвином, считающимся одним из основателей анархизма. От него Уолстонкрафт забеременела во второй раз, и пара решила пожениться — тогда же британское общество узнало, что ни в каком браке с американцем Имлеем Уолстонкрафт не состояла, что вызвало немалый скандал. И вопреки тому, что Мэри и ее новый муж лишились многих друзей, их брак был счастливым — но недолгим.

Уолстонкрафт умерла в 38 лет из-за осложнений после родов. Ее вторая дочь — в девичестве Мэри Годвин, впоследствии взяла фамилию мужа — писателя-романтика Перси Шелли и стала Мэри Шелли — знаменитой авторкой романа «Франкенштейн, или Современный Прометей».

Но репутация, главный капитал в британском обществе, Уолстонкрафт была разрушена после публикации «Мемуаров» ее мужа Уильяма Годвина вскоре после ее смерти, в которых тот рассказал о романах, внебрачных детях и попытках самоубийства покойной жены. Такие подробности личной жизни автора «В защиту прав женщин» не вписывались у тогдашних британцев ни в какие рамки порядочности, и долгие десятилетия ее работы оставались в тени ее эксцентричного, даже извращенного образа — образа женщины без предрассудков.

Интеллектуальное наследие Уолстонкрафт начали возрождать суфражистки, борющиеся за политические права женщин в Британии конца XIX — начала ХХ века, и в полной мере ему начали воздавать должное феминистки «второй волны». Так, художница-феминистка Джуди Чикаго в 1970-х поместила Уолстонкрафт за стол своего знаменитого «Званого ужина» — вместе с 38 другими известными и влиятельными женщинами западной цивилизации.

В эпоху, когда женщины считались неспособными к классному обучению якобы из-за своей излишней эмоциональности и философы образования рекомендовали обучать девочек на дому, дабы готовить их вести тихую домашнюю жизнь и радовать мужчин, Уолстонкрафт настаивала, что женщины могут и должны получать рациональное образование наравне с мужчинами, чтобы быть полезными обществу. В работе «В защиту прав женщин» Уолстонкрафт писала о том, что отношение к женщинам как к украшению или собственности мужчин подрывает общественные моральные устои.

Если не считать работу Джуди Чикаго, то жизнь, вдохновение и творчество Мэри Уолстонкрафт до сих пор не воспевались в визуальном искусстве… до появления скульптуры Мэгги Хэмблинг.

Если вкратце, то наготой.

Критиков возмутило, что, во-первых, статуя ничем не похожа на саму Мэри Уолстонкрафт, а скорее напоминает неудачный бронзовый бюст Криштиану Роналду. А во-вторых, что «мать феминизма» голая — вопреки, казалось бы, всем усилиям феминисток не быть «рабынями собственного тела», сведенного к роли политического объекта и товара потребления.

Колумнистка The Independent Харриет Холл считает, что работа Мэгги Хэмблинг своей наготой «обесценивает все новаторские достижения Уолстонкрафт».

Видный нью-йоркский арт-критик Джерри Зальц не пожалел слов, чтобы выразить свое отвращение к статуе, чьи лобковые волосы напомнили ему мозг, а сама ее форма показалась «неуместно эякуляторной». Он назвал работу Хэмблинг «плохим публичным искусством», «китч-феминизмом» и «фальшивым экспрессионистским примером посредственного модерна», да еще и сравнил памятник со «статуэткой на капоте Роллс-Ройс в духе наброска к диснеевской «Фантазии».

Арт-обозреватель New York Times и бывший редактор Hyperallergic Джиллиан Штайнхауэр была не так многословна, но в целом согласилась с выводами Зальца. «Что это вообще за ****** [кошмар]», — написала она в «Твиттере».

Хэмблинг, сама по себе эксцентричная художница, которая на всех фотопортретах присутствует неизменно с сигаретой в руке (по ее словам, это символизирует право человека на собственное мнение), ответила критикам: мол, они даже не потрудились прочесть надпись на постаменте, которая гласит, что статуя-то не самой Уолстонкрафт, а в честь Уолстонкрафт.

«Эта скульптура поощряет визуальный разговор с препятствиями, которые преодолела Уолстонкрафт, [и] идеалами, за которые она боролась и которые воплотила в жизнь, — растолковывает художница. — Ее можно сравнить с ракетой наших надежд, стремящейся в небо, идущей по пути борьбы за расширение прав и возможностей женщин, которую начала Уолстонкрафт».

«Одежда определяет и ограничивает человека, ограничивает его реакцию. Она [статуя] обнажена, и она — это каждая женщина», — объяснила Хэмблинг замысел с наготой.

Но интерпретация показалась некоторым зрителям еще хуже произведения искусства. Многие критики отметили, что далеко не «каждая женщина» может похвастаться идеальной фигурой, как у статуи в честь Уолстонкрафт.

Дошло до того, что на следующий день после открытия статуи активистки в знак протеста прикрыли ее наготу футболкой с надписью «Женщина — взрослая самка человека» (при этом такое определение считается трансфобным).

Некоторые комментаторы обратили внимание на то, что 2020 год в целом — не самое замечательное время для того, чтобы быть статуей. Вспомнить только сносы памятников работорговцам в Британии и США этим летом во время протестов движения Black Lives Matter или граффити «Расист», появившееся на памятнике Черчиллю в Лондоне.

И лишь в прошлом месяце другая скульптура — статуя «Медузы с головой Персея» художника Лучиано Гарбати, установленная в центре Нью-Йорка — напротив суда, в котором судили Харви Вайнштайна — и призванная стать символом победы движения #MeToo, точно так же возмутила своей наготой феминисток.

«Трудно представить, чтобы писатель-мужчина или мыслитель был «уважен» скульптурой маленького голого мужчины, со шлангом напоказ, накачанного, как кукла Кен, возникающего из массы, как нам сказали, «органической материи», — пишет колумнистка Guardian Рианнон Люси Косслетт в статье с заголовком «Почему я ненавижу статую Мэри Уолстонкрафт».

«Меня это ни в коем случае не злит, потому что я просто ЗНАЮ, что улицы скоро будут заполнены статуями, изображающими блестящие яйца Джона Леннона, гордый пенис Нельсона Манделы и очаровательную задницу Декарта», — съязвила британская журналистка и авторка нескольких феминистических нон-фикшн Кейтлин Моран.

Многие комментаторы в этом споре действительно интересовались, возвели бы такой нагой памятник мужчине — скажем, Нельсону Манделе или Черчиллю. Ответ нашелся у историка викторианской эпохи Ханны Роуз Вудс.

«Статуя Уолстонкрафт все еще ужасна, но ответ: да. В 1822 году женщины Британии собрали 10 тысяч фунтов стерлингов, чтоб возвести статую герцога Веллингтона в образе гигантского обнаженного Ахиллеса, и было немало дискуссий, нужен ли ему фиговый лист или нет», — написала она в «Твиттере», подкрепив свои слова иллюстрациями.

В треде к ее посту пользователи — некоторые из них тоже историки — начали вспоминать другие обнаженные (или полуобнаженные) памятники уважаемым мужчинам, например:

К слову, зять Уолстонкрафт Перси Шелли тоже изображен совсем голым (и даже без фигового листа) на собственном мемориале в Университетском колледже в Оксфорде (из которого он был исключен, но почетным выпускником которого все же считается).

Нашлись и те, кто вступился за работу Хэмблинг и дело тех, кто взялся установить первый памятник в честь «матери феминизма». «Мне нравится статуя, почитающая Мэри Уолстонкрафт, она радикальна и ******* [крайне] противоречива, как ей и должно быть», — написала журналистка Табата Саути.

«Напоминает мне «Метрополь», скрещенный с «Рождением Венеры», — написала историк Ферн Риддл. — Я не вижу себя в этой фигуре, как и не увидела бы себя в статуе полностью одетой Мэри [Уолстонкрафт]. Мне просто нравится, что она есть, и что кто угодно может интерпретировать ее, как пожелает». Риддл напомнила, что даже в феминистическом движении есть место празднованию женской наготы.

Судя по «Твиттеру», многие лондонцы, несмотря на объявленный в Англии локдаун, в среду, через день после открытия памятника, пришли оценить его художественную ценность лично.

Как бы там ни было, весьма вероятно, что многие узнали о Мэри Уолстонкрафт и ее наследии именно благодаря жаркой дискуссии в СМИ и «Твиттере» о ее памятнике.

«Через 200 лет после своей смерти Мэри Уолстонкрафт продолжает ломать границы и порождать дебаты, — отметили в компании Mary On The Green, которая занималась сбором средств и установкой скандальной статуи. — Есть люди, которые сегодня вечером пойдут спать, зная о Мэри Уолстонкрафт больше, чем они знали о ней этим утром. А это то, чем стоит гордиться».